— Ах, вы имеете в виду обед! — воскликнула Рут.
Одноклассники подняли ее на смех. Подобные оплошности они не прощали.
В тот первый день ее посадили рядом с Дайлис Туэлвтриз; ее смутило то, как странно пахла ее соседка по парте. Позже она поняла, что от Дайлис пахнет прогорклым свиным жиром и капустным супом. Ее платья редко стирали. Да и сама Дайлис, если уж на то пошло, мылась нечасто. Справедливости ради надо сказать, что почти все матери в деревне следили за чистоплотностью своих детей: перед школой их заставляли мыться «до скрипа», одевали во все лучшее и чистое. Мальчиков стригли почти «под ноль», по-военному, а девочкам заплетали тугие косички. Семья же Туэлвтриз, как вскоре выяснила Рут, была на особом положении. Соседи относились к Туэлвтризам с опаской и предпочитали не иметь с ними дела. Иногда Рут думала: не потому ли учительница посадила их с Дайлис вместе? Может, рассчитывала, что две парии неизбежно подружатся? Надежды учительницы не оправдались. Пусть другие дети и отторгали Дайлис, потому что она была «из этой семейки», но Рут она презирала ничуть не меньше остальных.
В ту же начальную школу, только классом-двумя старше, ходили Сандра и молодой Билли Туэлвтризы. С десятилетним Билли, дружелюбным, но туго поддающимся обучению, Рут почти не общалась, к тому же он частенько прогуливал уроки. Сандра и Дайлис ходили в обносках, вечно голодные. Дайлис была одета хуже всех, потому что ей приходилось донашивать вещи Сандры, которые и к Сандре попадали с чужого плеча. В один ужасный день Дайлис появилась в школе в прошлогоднем платье Рут, купленном за несколько грошей на дешевой распродаже. Оно жало ей в талии, а выпущенный подол был заметно ярче. Рут страшно смутилась. Дайлис же злилась на нее и нарочно залила зелеными чернилами рисунок, над которым Рут долго трудилась: королева в день коронации. Зимой сестры Туэлвтриз носили вязаные капюшоны. Ботинки у них вечно были нечищеные, как и зубы. «Вот почему, — с грустью подумала Рут, — сейчас у меня все зубы свои, а у бедняги Дайлис вставные».
Более того, Дайлис и Сандру окружала какая-то тайна, вызывавшая благоговейный ужас у маленькой Рут. Время от времени на их ногах и руках появлялись непонятные синяки, и не такие, какие бывают, когда упадешь или расцарапаешь коленки на игровой площадке. Рут так и не осмелилась спросить у Дайлис, откуда у нее кровоподтеки.
Рут много раз задавалась вопросом, почему ее отец решил, будто ей будет хорошо в деревенской начальной школе. Учителя были с ней добры, но от этого одноклассники относились к ней еще хуже, называя ее «учительской любимицей» и «подлизой». Правда, она никогда не вела себя плохо. Просто не могла. Как-никак, она была дочерью приходского священника. Родители внушали ей, что она должна «подавать хороший пример» остальным. Пример чего? В пять лет таких вещей до конца еще не понимаешь. Рут решила, что ей следует всегда делать то, что велят, и не говорить, если тебя не спрашивают.
Вначале предполагалось, что она будет страдать в начальной школе Нижнего Стоуви до одиннадцати лет. Но однажды — ей тогда исполнилось девять — она вернулась домой и невинно поинтересовалась, что значат новые слова, которые она услышала на школьном дворе. Очевидно, эти слова (Рут понятия не имела, что они означают) оказались такими нехорошими, что родители едва ли не тут же забрали ее из деревенской школы. День, когда она в последний раз вышла из ворот школы Нижнего Стоуви, стал одним из счастливейших в ее жизни.
Тогда ее, несмотря на нежный возраст, отправили в школу-интернат, открытое всем ветрам заведение в Дартмуре, которое в смысле строгости режима могло бы посоперничать со знаменитой Дартмурской тюрьмой.
С тех пор Рут приезжала в Нижний Стоуви лишь во время школьных, а позже — университетских каникул. Мама в письмах время от времени писала о каких-то событиях в деревне, сообщала об успехах бывших одноклассников Рут. Сандра вышла замуж за военного и уехала с ним за границу, в далекие края; представить это было трудно, почти невозможно. Дайлис тоже вышла замуж, но через год муж ее бросил. Она вернулась домой к родителям, и как раз кстати, потому что у миссис Туэлвтриз (на руках и ногах которой тоже время от времени появлялись синяки) отказали ноги, и она осталась прикованной к постели. Вскоре после того она умерла, и Дайлис осталась вести хозяйство престарелого отца. Никто не помнил ее новую фамилию; для всех она осталась Дайлис Туэлвтриз, как будто ее брак был своего рода оплошностью, которой можно пренебречь.
Рут с мужем вернулась в Нижний Стоуви двенадцать лет назад. К тому времени обоих ее родителей уже не было в живых. Дом священника стал частным домом; в нем жили Мюриэль Скотт и Роджер, тогда буйный щенок. Мюриэль со свойственным ей оптимизмом уверяла, что Роджер «успокоится, когда станет старше». Если бы! С годами Роджер как будто лишился даже остатков собачьего разума, если, конечно, он у него вообще имелся. Школа доживала свои последние дни. Тогда, увидев на своем пороге Дайлис, Рут почти обрадовалась. По крайней мере, хоть что-то осталось неизменным… И все же Рут не могла отделаться от чувства, что Дайлис, как в детстве, презирает ее.
Дэйв Пирс стоял перед зеркалом в ванной, широко разинув рот, и морщился, силясь разглядеть больной зуб. Зеркало висело неудобно — низковато для него. Тесса уверяла, что, если зеркало повесить выше, она до него не дотянется. Теперь ему приходится сгибаться чуть ли не пополам, а такое положение трудно долго сохранять. И освещение было недостаточно ярким. Если же он приближал к зеркалу лицо, зеркало тут же запотевало от его дыхания, и ему вообще ничего не было видно. Он оттянул нижнюю губу и склонил голову набок — вряд ли с такой гримасой можно выиграть конкурс на самую ослепительную улыбку. Больной зуб с виду ничем не отличался от других. Почему же, когда он жует что-то на этой стороне, пьет что-то горячее или холодное, ему кажется, будто ему в челюсть втыкают раскаленную иголку?